Прошло полгода.
Неверный свет октябрьских сумерек застлал комнаты, но свечи ещё не внесли.
Старый дом проветривался от ароматов вечернего чая, готовясь пропитаться запахами ещё более аппетитными: творожная запеканка, вишнёвое варенье, блины или оладьи со сметаной, - всё по-домашнему просто и оттого вкуснее кажется.
В особнячке царила тишина – не шуршат юбки, не слышны голоса слуг или господ, не скрипят лестницы…
Дом был будто покинут.
На деле всё обстояло иначе. В доме жили с прислугою три женщины, причём две из них были уж описаны: то были Настасья Семёновна Анотонова и Варвара Петровна Шундрина.
Третьей была Анна Сергеевна Полянская, на радушие которой так уповал когда-то Андрей Шундрин.
Полянской было около сорока лет, это была умная, острая женщина, презиравшая всякие околичности и ценившая в людях прямоту и блюдение чести.
Друзей у ней было немного, но все – близкие, проверенные и сплочённые. В свете Полянскую принимали не всегда охотно, но вечер с нею был обречён на успех: таланты собеседника и оратора смешались в ней отменно.
Детей у Анны не было, супруг погиб некогда на Кавказе, так что племянницу приняла с искренней радостью. Варвара ей сперва не по сердцу пришлась, но, услышав историю бедняжки, Полянская смягчилась и стала с гостьей любезной; через некоторое время обе они весьма привязались друг к другу.
Разумеется, Шундрину и тётушку не могло не заботить то состояние, в котором находилась Настя.
Молодая барышня была печальна, почти не улыбалась, одевалась мрачно и отрешилась от выездов в свет.
Во избежание толков и сплетен, Анна Сергеевна представляла и Варю своей племянницей. «Сёстры» приехали из глубинки, где жили после смерти отца, объясняла Полянская, и где не нашли возможным долее оставаться…
Эта неустойчивая идиллия длилась недолго.
В пасмурный октябрьский вечер, спешащий уступить город ночи, Настасья Семёновна сидела в тёмной гостиной, уныло разглядывая свои тонкие ладони.
Неожиданно дверь отворилась – барышня испуганно дёрнулась, вглядываясь в сумрак.
На пороге застыл какой-то мужчина.
-Простите, - проговорил наконец он, - мне нужна Анна Сергеевна.
Настя проворно вскочила с кресла.
-Простите, свечи ещё не принесли! Я тотчас пошлю за тётушкой.
-Кто Вы, прелестная сударыня? – улыбнулся гость.
-Настя, – растерялась барышня. - Настасья Семёновна Анотонова, я племянница Анны Сергеевны.
С тем она поспешила позвать тётку. Полянская немедля осведомилась, кто ожидает её.
-Господин в статском, - пожала плечами Анастасия Семёновна. – Лет сорока, может быть, свежий, подтянутый… Идите же, Анна Сергеевна!..
-А! – улыбнулась тётушка. – То, верно, барон, прибыл с поручений… Он был на Кавказе, видел Казбек… должен мне много порассказать… Но прежде – ужин!
Через некоторое время молодых барышень позвали вниз, ужинать.
Экономка Полянской Анисья предупредила Шундрину, что гость остаётся на вечер.
-Кто он? – спросила Варвара, чувствовавшая себя на этой неделе необыкновенно хорошо. – Друг Анны Сергеевны?
-Один из близких, - зашептала Анисья. – Барон Пётр Иваныч… фамилию запамятовала… сложная уж, да и я стара…
Варя отпустила экономку и взялась одеваться.
«Что ж за гость? – думалось ей. – Анна упоминала барона… Как же! На «К» его фамилия… или я путаю?»
…После ужина гость, представившийся Петром Ивановичем Клюгенау, с тёткой Анной удалились в библиотеку, и барышни оказались предоставлены сами себе.
-Как он тебе показался? – живо спросила Варвара. За время, прошедшее со знакомства, барышни сблизились, так что подобное обращение между ними было в обычае.
-Ах, ну что ты!.. – рассеянно ответила Настя. – Обыкновенный.
-Настя, да ты чего! Пётр Иваныч – необычайный. Он умён, недурён собою, воспитан и имеет вес в обществе, да и Анна Сергеевна ему благоволит!.. Подумай-ка!
Анастасия Семёновна поднялась с кресла и подошла к окну; печально рассматривая тонущую во мраке улицу и редких прохожих, вздохнула:
-Варя, ты же знаешь – я думаю лишь об Андрее… Я не могу совладать с сердцем – оно говорит, что всё серьёзно… Я веду себя глупо, по-детски? Но мне кажется, что я выросла.
-Повзрослела, - мягко сказала Варвара. – Но страсть к Андрею – это ребячество! Да и что было-то? Влюблённость как облако да и тот поцелуй в день моего приезда в вашу деревеньку.
-Нет, не то, - тихо возразила Настя.
-Прости! Большая любовь как волна и поцелуй?
-Варя!.. Ты не знаешь… мы… мы были… Мы были близки.
Варвара побледнела; на шее её тонко забилась голубоватая жилка.
-Как?! – вскричала она, испуганно закрыла рот рукой и через несколько мгновений повторила уж тише: - Как?!
-Это случилось в ту ночь, когда он покинул Антипьевку… Я…
-Молчи! – прикрикнула Варвара. – Ты понимаешь, что наделала?! Ты себе жизнь сломала. Как ты замуж пойдёшь, Настя!
-Замуж я пойду лишь в том случае…
-Если мой братец позовёт? О, у него на редкость трепетное отношение к браку!.. – начала было Шундрина, но в гостиную в тот момент вошли барон с Анной Сергеевной.
-Представьте, барышни, - сказал барон, - а ведь Анна Сергеевна никогда и не говорила мне, что есть у неё такие красавицы в родне!..
-Ну, Пётр Иванович, - кивнула Варвара в ответ, - тётушка-то у нас!.. Сами видите, как хороша.
Полянская улыбнулась и шутливо спросила, как показался Клюгенау «девочкам».
-Я много слышала о Вас от тётушки, - улыбнулась гостю Настасья Семёновна. – И, поверьте, составила о Вас мнение весьма и весьма положительное…
-Полноте! – прервал её барон. – В доме Анны Полянской – и такая куртуазность!.. Чего же вы не говорите правду?
Девушки замялись; наконец, Варвара произнесла:
-Воспитание, полученное нами, призывает отвечать комплиментом на комплимент. А, правда? Что ж, Вы в самом деле приятный светский человек. Скажите, Вы служите по статской?
-Отнюдь. Я в чине полковника.
-Отчего ж Вы одеты по-граждански?..
-Анна Сергеевна не очень-то жалует офицеров, - усмехнулся Пётр Иванович. – У неё всё больше свет в почёте.
-Но ведь Вы светский человек, Пётр Иванович, - покачала головой Варвара.
-Стараюсь по мере сил, - улыбнулся Клюгенау, - однако мне пора!.. Смею надеяться, Вы посетите завтра Полоцких? Анна Сергеевна? Барышни?
Анастасия Семёновна молчала. Что бы она ни говорила, барон её заинтересовал. «Друг тёти… Военный, но свет жалует… Вот так кругозор!»
-Да, разумеется, - кивнула Полянская и вышла провожать гостя.
-Настя, - растерянно проговорила Варвара, едва они остались вдвоём, - а ведь этот человек – настоящий!..
-О чём ты?
-Он оборвал тебя, прямо отвечал мне, не любезничал – лишь дозволенные совестью комплименты…
-И?
-Он настоящий, а это такая редкость – живой человек, без тени лжи и жеманства… Боже, так вот за что его так любит Анна!
-Варя, ты можешь составить с ним отличную партию…
-Я уже замужем, - возразила Варвара.
-Ты? – теперь уж настала очередь Анастасии Семёновны изумляться неизвестному доселе.
-Да, - просто согласилась Варвара. – В своё время Андрей выдал меня замуж за архитектора, работавшего в нашем поместье. Он не говорил, что Антипьевка некогда была нашей? Потом Андрей влез в долги, поместье пришлось продать, и мы с мужем уехали в Москву.
-Это замужество принесло тебе несчастья?
-Да: я не любила этого человека, архитектора, а он – меня. Мы ссорились, а я не могла даже поплакаться брату: этот брак был ему нужен.
-Почему? Зачем?:
-Я не знаю, - пожала плечами Варвара и отвернулась, сдерживая слёзы.

ГЛАВА 2.Варвара Петровна больна неизлечимо.

Через некоторое время состояние Варвары Шундриной ухудшилось: болезнь брала верх над слабым телом и покалеченной душой.
Варя похудела, сильно осунулась – ничто ей было не в радость, всё огорчало.
Она не бредила, не стонала, не жаловалась… – но молчание было страшнее этого всего.
Болезнь с новой силой набросилась на неё через несколько дней после бала у Полоцких, где Варвара так, казалось бы, дивно повеселилась – весь вечер танцевала, то с хозяином, то с одним из его сыновей, то с бароном Клюгенау, а то с кем-нибудь из многочисленных гостей… и вдруг как-то раз не спустилась к завтраку, выглядела бледно и тяжело дышала, а к вечеру и вовсе жар начался…
Анна Сергеевна с Настасьей Семёновной теперь были возле неё практически неотлучно: читали, беседовали, пели, когда у больной не болела голова – но Варвара всё больше молчала и замыкалась в себе.
Страшным было то, что теперь она частенько, оставаясь одна, плакала у себя, никому не рассказывая о своих переживаниях и страхах; лишь иногда, во время очередного приступа, сжимая руку врача, она говорила порывисто:
-Как сладко было жить… Я не хочу умирать!..
Все в доме Полянской ходили неслышно, никто не смеялся и даже не говорил в полный голос.
…Но вот приехал из Мурманска Пётр Иванович Клюгенау – и разрубил этот узел безмолвного страдания: разогнал местных врачей, вызвал на своё имя одного из лучших столичных докторов, взялся оплатить лекарства, несмотря на протесты Анны Сергеевны и Насти – и – о чудо! – Варвара начала поправляться.
Щёки уже не пылали лихорадкою, приступы жестокого кашля случались всё реже, но…
-К сожалению, - тихо говорил врач барону, Настасье Семёновне и Полянской, - это улучшение ненадолго. Варвара Петровна больна неизлечимо. Единственное, что может её поддержать – поездка на юг… Или, точно, лучше в Ниццу, Вам это по средствам? – Клюгенау и Анна одновременно кивнули. – Тем лучше. Везите её в Ниццу, Анна Сергеевна, Вам тоже не помешает укрепить здоровье… Да-с.
Анастасия Семёновна, сама белая как полотно, дрожащим голосом спросила:
-Скажите нам правду, доктор: сколько Варе осталось?
Врач, немолодой уже человек, быстро глянул на барона – но тот неотрывно смотрел на Анотонову.
-Мне жаль, господа, но… недолго. Даже если поедете в Ниццу, - выговорил доктор, отводя взгляд.
«Интересно, - подумалось ему, - кто они друг другу? Впрочем, барышня называет Анну Сергеевну тётушкой… но при чём здесь барон и больная? Она не сестра барышне – уж больно они непохожи… приживалка? Не те повадки… А барон им кто тогда? Странное семейство, Господь свидетель… да и семейство ли?»
-Никак нельзя помочь? – с явственными слезами в голосе промолвила Настя.
-Мне очень жаль, - развёл руками доктор.
Барышня всхлипнула и отвернулась… барон крепко сжал её ладонь в своей руке; всего минуту Анастасия Семёновна чувствовала тепло его пальцев, но после отстранилась и тихо сказала:
-Пойду к Варе. – Никто не посмел её задержать.
…Варвара слабым голосом отпустила сиделку и попыталась улыбнуться Насте.
-Мне уже лучше, - прошептала она, - спасибо Петру Ивановичу.
Настасья молча закусила губу: пожатие руки барона жгло ладонь.
-Варя, знаешь, что? - как можно бодрее сказала она. – Мы поедем в Ниццу – доктор говорит, это поможет!..
«Неправду говоришь, - уяснила в изнеможении Варвара, - мне уж ничем не помочь… Но для тебя я могу покуда кое-что сделать».
-Кто поедет?
-Я, ты, тётушка… - принялась перечислять Настя.
-А барон?
-К чему он?.. нет, господин барон остаётся здесь.
-Настя, - прошептала Варвара, - а ты хочешь во Францию?
-Наверное; а что такое? Ты не желаешь ехать?
-Я… просто я подумала… Андрей может искать нас, чтобы забрать пистолет… а мы уедем – как ему быть?
Упоминание о Шундрине задело Настю – она вскочила и заходила по комнате, шурша платьем и сосредоточенно морща лобик. «Как же быть? Что ж делать?» - мучительно раздумывала она, ломая руки.
-Ты считаешь, Варя? Да, верно, мне лучше будет остаться… скажу тёте, что не пропаду…
-Если ты в Ниццу хочешь…
-Нет! Я и не хочу вовсе… а ну и впрямь Андрей приедет?.. Варя, это было б чудесно!
-Обещай мне, Настя… если он появится, всё расскажи про меня, и пусть напишет. А сейчас позови, пожалуйста, Анну Сергеевну… я должна с ней поговорить о путешествии. – И больная с тихим вздохом откинулась на подушки.

ГЛАВА 3. "Спасибо Вам…"

Через месяц Анна Сергеевна и Варвара благополучно отбыли в Ниццу – Варя чувствовала себя настолько лучше, что самостоятельно дошла до кареты, куда её, правда, подсадил барон. К немалому удивлению Настасьи Петровны, Полянская не стала возражать ей в решении остаться дома, лишь сказала:
-Будь осторожна, милая, - перекрестила и добавила: - Ежели что, ступай к Петру Ивановичу – он всегда поможет.
Анастасия Семёновна мимолётно кивнула, не придав значения словам тётушки.
Прощаясь с Варварою и Полянской возле кареты, Настасья в силах была думать лишь об одном: неужто Андрей приедет? Тем не менее, взбушевавшиеся чувства не позволили забыть о правилах хорошего тона, и барышня пригласила барона, как только он проводит женщин до вокзала, на обед.
Душа у неё пела; она действовала согласно внутренним порывам.
Вернувшись в дом, она первым делом приказала кухарке заняться приготовлением чего-нибудь сытного, затем созвала слуг и отпустила с обеда, а сама села к бюро и решила написать Анне Сергеевне и Варваре.
«Да, они едва уехали, но почта у нас плоха – письмо дойдёт аккурат с ними!.. Вот и получится ладно…» Настя принялась за письмо, написала, что уж начинает скучать, что будет хорошенько следить за домом и слугами, выезжать в свет, вести переписку со знакомыми Анны Сергеевны… и прочая, и прочая…
Через час воротился с вокзала Пётр Иванович – его ожидал борщ со сметаною и баранина, запечённая с овощами. Клюгенау, не тратя времени на пустое расхваливание блюд, принялся за еду; Настя к обеду едва притронулась. Наконец барон проговорил:
-Сударыня, отчего ж Вы не едите? Вам неприятно моё общество?
-Отчего же? приятно. Я не голодна – в этом дело, - как могла приветливо ответила Анастасия Семёновна. Внутри её что-то бушевало; сердце металось, будто птица в тесной клетке.
-Что ж, спасибо за обед, Ваша кухарка просто мастерица, - улыбнулся барон, поднимаясь. – Мне Ваше общество всегда приятно, сударыня, а уж в сочетании с прекрасной во всех отношениях трапезой… Однако не смею Вас долее задерживать.
-Вы не останетесь на чай? – рассеянно спросила Настасья, в свою очередь вставая из-за стола и оправляя платье.
-Нет, премного благодарен, - тихо ответил барон. – А не полагаете ли Вы ввечеру прогуляться? Или поедемте к Осининым?
-Нет, спасибо, - покачала головой барышня. – Предпочту тихий вечер.
-В пустом доме?
-Хотя бы и так, - лицо девушки вспыхнуло, и она торопливо опустила голову; на том они и расстались. Уже в дверях Клюгенау торопливо поцеловал барышне руку; она кивнула и поспешила попрощаться.
Без прислуги дом казался теперь совсем уж неприютным, Анастасия Семёновна даже подумала, что стоило уговорить Петра Ивановича остаться на чаепитие. «Или нет? Видит Бог, мне с ним тягостно оставаться вдвоём… Отчего ж? Варя сказала – он настоящий, да я и сама сейчас вижу, что живой... Но отчего всем с ним легко и весело, а мне – тяжело дышать?..»
На улице стемнело, и барышне вдруг боязно стало в большом доме совсем одной; она робко зажгла свечи у двери в гостиной, а сама села в кресло у окна.
Снаружи дул пронзительный ветер, гнулись под его напором деревья, мерцали и гасли фонари… «Вот уж непогода-то! – тоскливо сказала себе Настасья Семёновна. – Или съездить к Осининым? Там много народу, шумно, весело… там барон». Барон? Лучше б он остался на чай, решила барышня, да и слуг всех не следовало отпускать…
Ей вдруг показалось, будто бы скрипнула входная дверь – «Господи, да заперла ль я её?»
Но не успела Настасья подняться, как в гостиную вошёл…. Георгий Петрович Анотонов, да-да, её дядюшка.
-Ну что, сударыня, - вкрадчиво сказал он, - вот и свиделись.
-Добрый вечер, - тщетно силясь унять дрожь в голосе, сказала Настя. – Что… что Вам нужно?
Она испуганно вжалась в кресло, словно мышь зажимается в угол, заприметив кота, предполагая всё самое худшее, меж тем как Анотонов всё приближался к окну.
-Только одно, - заявил он. – Или нет, постойте! я передумал…. Дражайшая Анастасия Семёновна, мне нужно две вещи… от Вас многого и не требуется!
-Как Вы смели прийти сюда? Я кликну слуг!
-Какая храбрость, ай-ай-ай! Но слуг-то нет, верно? Ни лакея, ни горничных – никого… А где же Анна? Где Ваша приживалка?
Барышня испуганно молчала, глядя на него широко раскрытыми глазами.
-Или скажите мне, дорогая племянница, где мой камердинер? Думается мне, Вы знаете, где Шундрин… Нет? А почему, собственно, Вы с этой Варварой удрали через день после его побега? Надо же! Стоило мне отлучиться в губернию – а барышень и след простыл! Я в погоню бросился… никак не мог найти… и вот наконец-то!..
-Я не стану вашей женой! – воскликнула Настя, бледнея.
Анотонов побелел, затем вспыхнул.
-Пройдоха Шундрин и это Вам выболтал?! – в ярости закричал он. – Что ещё?! Говорите!..
Но барышня молчала – про себя молилась, просила Всевышнего спасти её, подать знак, уберечь от этого проходимца…
-Молчите? А почему бы нам не обвенчаться, а? Или… недурно было бы ещё до свадьбы… - и он похотливо рассмеялся.
Настасья Семёновна едва не лишилась чувств от ужаса, но сладила с собой и прошептала:
-Я не могу стать Вашей супругою – законной или нет. И про А… Шундрина я ничего не знаю. Слышите, ничего!
-Я могу и не уговаривать, - ответил со смехом Георгий Петрович, - могу силою Вас принудить… - он шагнул было к ней, но тут дверь в комнату распахнулась. Настя подняла глаза – и встретила недоумённый взгляд барона Клюгенау.
-Ты пришёл! – воскликнула она, живо вскакивая с кресла. – Наконец! Этот человек угрожает мне! Разберись, прошу!..
-Объяснитесь, сударь, - ледяным тоном приказал Пётр Иванович.
-Уже ухожу, - буркнул вместо ответа Анотонов, пробираясь к двери, - а с Вами, сударыня, мы опосля переговорим.
-Только посмейте к ней приблизиться! – вскричал Клюгенау и ударил Георгию Петровичу звонкую пощёчину. – Вон отсюда!
Анотонов шмыгнул прочь; барон поспешил проследить за ним и запереть входную дверь изнутри.
Когда он вернулся в гостиную, бледная Анастасия Семёновна всё ещё стояла посередь комнаты. Плечи её дрожали.
-Он ушёл, Настасья Семёновна! Всё в порядке, присядьте. – Пётр Иванович увлёк барышню на диван.
-Спасибо Вам, Пётр Иванович, - начала было она и захлебнулась в рыданиях.
Клюгенау принялся её успокаивать, присел рядом и сказал:
-Полно, сударыня, он не посмеет вернуться, я уверен. Не плачьте, всё миновало, всё ладно…
Вместо ответа Настя уткнулась лицом ему в плечо и тогда только, несколько раз всхлипнув, умолкла, хотя продолжала дрожать.
«Кто был этот проходимец? – гадал барон, проглаживая барышню по трясущимся плечам. – Чем так напугал её? Вернётся ль вновь?»
Настя перестала вскоре дрожать, но не отстранилась: так приятно было сидеть, прислонившись к чьему-то плечу, вдыхать пока что не вполне знакомые, но уже притягательные запахи, чувствовать тепло чьих-то рук…
«Он спас меня, - удивлённо подумалось ей, - я молила Всевышнего уберечь, подать знак… И барон – знак? Но как странно - уже не тяжело дышать… Он спас меня!»
-Спасибо Вам, - тихо проговорила она, повернув лицо к Петру Ивановичу. – Я перед Вами в долгу. Но отчего Вы здесь?
-Решил, что Вам боязливо буде без слуг, одной в доме… хотел составить Вам компанию на вечер.
-Господь послал мне Вас! – порывисто сказала Анастасия Семёновна.
Клюгенау печально улыбнулся:
-Я мог бы не успеть.
-Нет, не могли бы!
-Отчего же?
-На всё воля Божья, - барышня перекрестила себя и его. – Господь не допустил бы опоздания… Однако мне страшно, Пётр Иванович! Этот человек… он может вернуться…
-Кто он? – живо спросил барон, сжимая её руку в своей.
-Мой дядя по отцу. Он… одержим матримониальными намерениями в отношении меня, - уныло ответила Настя. – Он мне угрожал….
-Я буду по мере сил ограждать Вас от повторения сегодняшнего, - твёрдо пообещал Клюгенау. – Вас ни на минуту нельзя оставить, сударыня!..
Он не выпускал её руки; они сидели рядом в полутёмной гостиной и тщились изобрести какую-никакую тему для беседы. Наконец Анастасия Семёновна тихо спросила:
-Барон, Вы куда-то спешите?
-Нет, - ответил он шёпотом, поднося её ладонь к губам и целуя кончики пальцев.

ГЛАВА 4. "Я до сих пор не могу в это поверить…"

С тех пор они почти не расставались – разве что Клюгенау ездил в департамент или Анастасия Семёновна прогуливалась по магазинам; они обыкновенно вместе выезжали, вместе писали предлинные письма Анне Сергеевне и Варваре… решительно всё обоюдно важное, а главное, приятное, они делали вместе.
Они, несомненно, были великолепной четой – статный барон и хрупкая барышня. На вечерах говорили, что они – «новая пара нового времени», прекраснейшая из всех современных пар светского Санкт-Петербурга. А они улыбались друг другу, танцевали лишь друг с другом, покидали собрания вместе…
Им вместе было покойно и счастливо, тепло и так хорошо!..
Порой Анастасия Семёновна ловила себя на мысли, что тяжёлая апатия, причиной которой был Шундрин, словно исчезла – будто и не бывало; её заменил пылкий девичий задор… а впрочем, какой уж там девичий!
Барышня Анотонова была душою старше своих двадцати лет, гораздо старше из-за пережитых волнений.
«Как чудно жить, - думалось Насте, - танцевать с ним, улыбаться ему, смотреть на него… Да как же я раньше жила без всего этого?»
С отрочества она была зыбка – хотелось чего-то, «а чего - не знаю», но вот это что-то пришло – и она думала теперь: ужель?
Из всех книг предпочитавшая «Драматическую трилогию» Бомарше, она мечтала когда-то, чтоб и в жизни всё было так: комично с виду и страшно изнутри и наоборот, чтоб бывали «дни оплеух» и чтоб можно было в досаде восклицать «Santa Barbara!»
Всю эту круговерть блестящего счастья можно было определить как Amoroso – нежная, страстная, любовная музыка, порой перемежающаяся тихой грустью – а не такова ли должна быть любовь?.. И всюду это желание – быть вдвоём. Они вместе радовались, когда пришло первое письмо из Ниццы: Варя чувствовала себя несравненно лучше, дышала морским воздухом, Анна Сергеевна просто влюбилась в побережье и тамошнюю публику, они ходили по балам, ездили в Канн, побывали в других городах…
Французский врач прописал Шундриной какое-то укрепляющее лекарство, которое ей помогло…
…Но однажды Пётр Иванович, воротившись от министра, застал дома печальную картину: бледная Настя сидела у бюро, сжимая в руке листок бумаги, а по щекам её катились крупным горохом слёзы.
-Что с тобой? – бросился он к ней. – Что-то произошло?
Всхлипнув, девушка протянула барону письмо – он тотчас узнал руку Полянской.
Похолодев, Клюгенау принялся за чтение, в то время как Настасья тихонько выскользнула из комнаты, утирая щёки дрожащими ладонями.
«Настенька!
Горе случилось у нас… Я до сих пор не могу в это поверить, милая, но Варвара умерла. Да-да, у неё случился третьего дня новый приступ – врачи сказали: последний. Они ничем не смогли ей помочь, то лекарство, о котором я писала, оказало лишь кратковременное действие…
Она недолго мучилась; перед смертью Варя попросила меня передать тебе, чтоб ты не искала встреч с каким-то Андреем и избавилась от свёртка. Я не вполне поняла, о чём она говорила, но передаю как есть…
Варя попросила похоронить её здесь, на кладбище в Ницце. Я говорила вчера с консулом – такого ещё не было, но он обещал договориться. Я задержусь до похорон, после – тут же ворочусь в Петербург…
Не думаю, что вам стоит ехать во Францию – лучше помолитесь за Варю в Чесменской церкви – она туда частенько хаживала.
До скорого свидания, голубушка!
А. С. ПОЛЯНСКАЯ» Пётр Иванович бросил письмо на бюро и поспешил вслед за Анастасией Семёновной, но она уж встретила его на лестнице – бледная, в тёмно-сером платье с глухим воротом, в серой же вуалетке.
Он протянул к ней руки – и куда девалась эта сдержанная, строгая барышня?
Настя бросилась ему на грудь, плакала, тряслась будто в лихорадке и спрашивала: «За что?» Клюгенау обнял её за плечи и прижал к себе; мало-помалу она успокоилась, утёрла слёзы платком, вздохнула, оправила волосы и, взяв его под руку, сказала:
-Пойдём в церковь. Пожалуйста!..
И они отправились в церковь.
Маленькая Чесменская церковь тем и была когда-то мила Варваре, что было там не многолюдно и тихо.
Розовато-кирпичное здание терялось среди деревьев, теперь облетевших. Побуревшие листья уже даже не шуршали под ногами – обмякли, хотя снега ещё и не было.
Осень завершилась, и мрачный Петербург из слякотной, дождливой осени готовился шагнуть в снежную, лютую зиму, которая, однако, не спешила пугать горожан белой крупой – лишь по утрам дышала в лицо ледяной свежестию воздуха да рисовала на стёклах замысловатые картины.
В церкви было немноголюдно: до службы оставалось чуть менее часа. Настя не отходила от барона, неслышно молилась и перед каждой иконой поставила по свече; Клюгенау горячо помолился святой великомученице Варваре об упокоении души рабы божьей Варвары. На службу они оставаться не стали; до дома решили прогуляться пешком. Они шагали молча, оба переживая конечные проводы Варвары. Да, она была больна, неизлечимо больна… Но кто б мог подумать, что всё случится так скоро!..
Помнится, правда, петербургский доктор, вызванный к Варваре бароном, говорил: осталось недолго… Но так не хотелось в это верить!.. Клюгенау вспомнил тот последний Варин бал, вечер у Полоцких… «Чудесная женщина!.. Кабы знать, что всё так выйдет… выписать докторов от двора, отослать с нею эскулапа какого во Францию… Бедняжка Анна – каково-то ей там одной?»
Анотонова думала не о том.
«Как странно… я к ней сильно попривыкла, хотя мы не были знакомы давно… Больно! Варя, Варя… С кем теперь говорить об Андрее?»
Через некоторое время мысли Анастасии Семёновны переключились на другое: вспомнились последние наказы Варвары.
«Не искать встреч с Андреем? Но как я могу их искать?.. Да я не хочу, пожалуй – мне так хорошо, так покойно рядом с Петром… Легко дышится, легко говорится… до поры, пока Варя не умерла – а теперь всё тяжело… Но мне теперь, верно, не нужен Шундрин – у меня есть Пётр, - при этой мысли барышня сжала его локоть; барон внимательно посмотрел на неё и чуть кивнул, - мне хорошо… Что касательно пистолета… Я не имею на то права – избавиться от него. Ради Вари? Что ж… Ежели в течение месяца Андрей не проявится, я утоплю пистолет в Неве…»

ГЛАВА 5. Какими судьбами?

Через три недели вернулась из Франции Анна Сергеевна – несмотря на пережитые волнения, румяная и бодрая. Она с неделю ещё приглядывалась к Настасье Семёновне и барону Клюгенау, решила, что всё прекрасно и успокоилась.
Меж тем Пётр Иванович с Настею стали говаривать и о венчании. Барышня словно встряхнулась, оправилась после Варвариной гибели и теперь снова была свежа и весела.
-Пётр, - спрашивала она барона едва ли не каждое утро, - когда же?
И наконец всё было оговорено, подали прошения в нужные места – и дата бракосочетания была определена. Тут уж Полянская завертелась: приглашения, званый вечер, кольца фамильные надобно в чистку отдать, платье невесте пошить – всё деньги, деньги, деньги…
Анастасия Семёновна искренно веселилась, наблюдая всю эту круговерть. Сама она гуляла теперь едва не каждый день по магазинам и портным, выбирая платья. Наконец барышня остановилась на небольшой ткацкой мастерской Нины Васильевой. Владелица была приятная женщина средних лет, полная и улыбчивая, Насте понравилась. Фасоны нарядов Настасья просматривала никак не меньше пяти часов, пока наконец все не отвергла и не пожелала одеяние на заказ. Платье задумывалось с тугим корсетом и шёлковым лифом, кружевное и с лентами непременно. Поискав где нужно, Нина добыла для наречённой барона и жемчуг, самый что ни на есть настоящий. Васильева же занялась и подготовкой букета невесты для церемонии, за что получила особую плату и приглашение на сочетание, которое с радостию приняла.
Через некоторое время Пётр Иванович вынужден был отбыть с поручением в Британию, что несказанно огорчило невесту.
-А ну как ты не оборотишься? – испуганно теребила она его руку. – Что тогда?
-Успокойся, дорогая, - с улыбкой снисхождения отвечал барон. – Твоё ожидание подарит мне крылья!..
-Нет. Я на это не согласна. Мне боязно!
-Отчего? У меня будет пять-шесть дней в запасе – как тут не успеть?
-И всё же… - не успокаивалась Настасья.
-И всё же это мой долг перед отечеством и Государем: это его личное распоряжение.
-Не будь Его Величество так занят непреложными проблемами, - качала головой невеста, - я б решила, что он нарочно устраняет наше венчание.
С горьким расстройством Анотоновой, Клюгенау всё же уехал.
-Настя, да уймись же! – сказала Полянская. – Вернётся он скоро, ты и соскучиться не успеешь.
-А мне уже скучно без него, - всхлипнула барышня.
-Воспитанные девушки так себя не ведут, - наставительно проговорила тётка.
«Так то девушки!.. – подумала Настя и улыбнулась. – Знала б ты, какая я девушка!»
Анна, заметив на лице её улыбку, кивнула и вышла; Настя осталась у себя. Неожиданно вспомнила она о дуэльном пистолете, оставленном Шундриным. «Месяц миновал. Что делать?» Месяц миновал уж несколько дней назад, но барышня, втянутая в предсвадебную суету, обо всём позабыла.
И вот теперь она торопливо оделась, вытащила из тайника албанский пистолет и, укрыв его в муфте, отправилась на набережную. Долго она стояла на мосту, вглядываясь в тёмные воды Невы. «Ужель бросить? А ну как Андрей приедет… Что мне Андрей! Я же выхожу замуж, за любимого, за Петра – что мне теперь Шундрин? Но если пистолет ему нужен… а впрочем, он мог бы и написать, что с ним делать – подумаешь, «берегите»! Не навечно ж!.. Или… или Андрея нет в живых?! Что там Варя говорила – он безумец, мчится навстречу своей гибели. А впрочем, я поняла: он подпольщик!.. Вот отчего говорил, что с Агашкой общее дело… непонятные шифры про груши… Ох, матерь Божья!» В тот вечер Анастасия Семёновна так и не избавилась от пистолета; но с тех пор она каждый вечер гуляла по набережной, поглощённая тяжёлыми раздумьями о судьбе Шундрина. Вероятно, чувство, самое первое чувство к мужчине ещё не угасло в её некрепком сердце – образ Шундрина вновь полнился рыцарством, меж тем как реальный герой, барон Клюгенау, был далеко и никак не мог знать, что творится с его голубкой. Полянская была сильно занята подготовкой доселе не разосланных пригласительных, и не обращала внимания на ежевечерние прогулки племянницы. И вот в один далеко не прекрасный вечер этот Гордиев узел распустился. Настя как всегда брела вдоль реки, подняв воротник от ледяного ветра, как вдруг её кто-то окликнул. Не веря собственным ушам, она повернулась…
Перед нею стоял Андрей Шундрин. С трудом сдерживая себя, Анастасия Семёновна воскликнула:
-Вы? Какими судьбами?
-Настя, - повторил Андрей Петрович.
-Вас долго не было, - прошептала она, мигом забывая Клюгенау, - я так волновалась. Варвара сказала… - и тут она вспомнила, что сестра его умерла, и из глаз покатились горохом слёзы.
-Ну что ж Вы плачете, Настасья Семёновна?
-Варвара умерла, - тихо ответила она. – В Ницце…
Лицо Шундрина побледнело, он сжал губы и долго стоял молча, едва дыша. Совладав наконец с собой, Андрей Петрович проговорил чуть слышно:
-Как?.. Или – нет! Я даже знать не хочу, это я виноват, я сгубил Варю… Что я за несчастный?! Она Вам рассказывала? – я насильно выдал её замуж, за архитектора…
-Я знаю, - ответила Настя.
Некоторое время они молчали; наконец основательно продрогшая барышня сказала:
-Андрей Петрович, я принесла Ваш пистолет…
-Вы сберегли его? – удивлённо спросил Шундрин. Его тёплые карие глаза смотрели с таким недоумением, что Анотоновой стало сильно жаль этого несчастного, она протянула руку и погладила Андрея Петровича по щеке.
Этим лёгким прикосновением она оторвала от себя барона Клюгенау, предсвадебные хлопоты, все беспокойства любви к Петру Ивановичу, - она снова стала той Настасьей, что боготворила дядюшкиного камердинера.
-Разумеется! Вы же просили в том письме… Я так скучала, - укоризненно произнесла она и покраснела – прямо как в стародавние времена. Да, прошло около года с той поры, но нежное девичье сердечко всё ещё трепетало.
-Послушайте, Настя!.. – вдруг горячо заговорил Шундрин. – Давайте сбежим!
-Как? От кого?
-Ото всех и ни от кого!.. Вы живёте у Полянской?
-Да, но…
-Выходите за меня замуж, Настасья Семёновна! – Андрей Петрович сжал её холодную руку.